Дорогой мой дневник!

Степан подошел к окну и выглянул через застиранную и почти выцветшую занавеску. Похоронная процессия к этому времени тронулась, и духовой оркестр грянул тарелками, отправляя по реке времени ту, с кем было выстрадано его одинокое, и согретое бабушкой, детство. И только тут Степан заметил стоявший у окна заветный бабушкин сундучок, то единственное, куда пятилетнему мальчику было категорически запрещено заглядывать. Степан с замиранием откинул крышку кем-то уже открытого и наполовину разоренного нехитрого добра. Он помнил, что в этом сундучке бабушка хранила деньги, чистое белье и платье, в которое и надлежало её одеть. Сундучок оказался почти пуст, только на самом дне лежала почерневшая от времени икона Божьей Матери и расшитый ручник, в который очевидно и была завернута толстая амбарная пожелтевшая тетрадь, которую Степан никогда не видел, но раскрыв, с удивлением узнал бабушкин малограмотный и такой неуклюжий почерк. Это был её дневник! Держа невероятную находку, он сел на добротно сработанную еще его дедом табуретку и не удержался, чтобы не начать читать первую же запись, а прочитав её, он ошеломленный написанным, так и остался сидеть, не замечая, как пролистывает страницу за страницей, и сам процесс этого прочтения делал его иным; как будто в самых потаенных уголках души он уже был таким, жил этим и только сейчас, в этот момент прозрел, как будто с него слетела эта накипь инородного ему по духу, и только сейчас он осознал, чем для него была его...