Не Мария, но Суламифь

Но март пришел, июнь не за горами, отчаянный, горячий, длиннохвостый, не знающий ни страха, ни потерь, И, если помнишь, плечи, загорая, приобретают неземное свойство легонько так светиться в темноте. Как будто ходишь в золоченой раме, в своей невинной жаркой наготе. Конечно, море. Наши говорили, что раз попав сюда — пребудешь вечно, с бессильным хрустом сердце надломив, И ветер рисовал аквамарином, и тихо спал, на берег этот млечный песок намыв. И я была, конечно, не Мария, но Суламифь. Конечно, если б знала, родилась здесь, где жара, отары и татары, где пологом лежит густая тень, Ты помнишь тот колючий скальный лаз, который несомненно стоил пары изрядно поцарапанных локтей, Как я в слезах, распаренная, злая, крича, что в первый и в последний раз, упала вниз, судьбу свою кляня. И море обмотало свой атлас Вокруг меня. Но март пришел. Зима в своем блокноте отвоевала новое число, второе с окончанием на девять. Весна не успевает и в цейтноте пустила все кораблики на слом, не знает, что с колоколами делать. Луна скребет кривым белесым ногтем, весна и платье новое надела, и при параде, Но день украден. В июне всё, что нужно было рядом, казалось, только руку протяни. Нахальные торговцы виноградом свои товары прятали в тени, И жгли оттуда виноградным взглядом. Шиповник пах размашисто и юно, царапая рассеянных людей. И я здесь на манер кота-баюна, сижу, колени обхватив, пою на трех языках, одна в своей беде. Из белых шрамов прошлого июня Пытаюсь сотворить пропавший день. Но не...